Гармония движений на грани животной естественности и механической неодолимости, сродни движению фениксов над утунами или планет по орбитам, плавное перетекание из позы в позу — и чеканные строки великого текста в просветляющемся уме…
Завершающий медленный взмах левой руки совпал с получасовым ударом часов на башне, и Баг, глубоко выдохнув, вернулся в реальность. Прямо напротив него, на соседней террасе, в сходной позе стоял Елюй: юноша, по всей вероятности, проделал всю череду движений вместе с Багом. «Однако поразительно быстро он продвигается по ступеням приращения телесного совершенства, — с искренним изумлением подумал Баг сызнова. — Поразительно быстро. Не использует ли он, по юношескому недомыслию, каких-либо усилительных снадобий? Надо бы с ним поговорить обстоятельно…»
Елюй, перехватив взгляд Бага, смущенно улыбнулся и опустил глаза. Дыхание его почти не сбилось — что не могло лишний раз не изумить Бага. Обнаженное по пояс молодое тело сюцая за каких-то полтора месяца стало упругим и жилистым, а кожа приобрела легкий бронзовый оттенок и гладко блестела, кожа была просто безупречной, наглядно свидетельствуя о сообразном обмене веществ; лишь под ключицами цвели два свежих, полнокровных синяка. «Тренируется он всерьез. Интересно обо что-то приложился, — отметил Баг мельком. — Будто о чьи-то рога…»
Сюцай стоял в приличествующей позе, по-прежнему скромно опустив глаза, и явно жаждал беседы. Баг коротко глянул на часы. До приезда Богдана оставалось еще не менее двадцати минут. «Благородный муж находит друзей на стезе культуры, но самое дружбу направляет на стезю человеколюбия», — вспомнились Багу слова Учителя. «Да, — подумал Баг, — Учитель знал в человеческих отношениях толк. Как это он ответил Цзы-гуну? „Быть истинным другом — значит, увещевать откровенно и побуждать к доброму, но, если тебя не слушают, не упорствовать и не унижать настойчивостью ни себя, ни друга“…»
Баг сделал шаг навстречу сюцаю — и лицо Елюя озарилось улыбкой радости.
«Пусть-ка он попробует меня не послушать», — подумал Баг не без симпатии.
Богдан вошел, с любопытством оглядываясь: он впервые переступал порог жилища Бага.
С террасы ленивой походкой явился Судья Ди, внимательно осмотрел Богдана, поприветствовал его подергиванием хвоста и прыгнул на диван. Баг между тем накинул халат и широким жестом указал на свой стоящий у окна рабочий стол, где мерцал экран компьютера.
— Драг еч, — Богдан, косясь на обнаженного по пояс друга, поставил свой «Керулен» рядом с «Керуленом» Бага, — извини за несообразный вопрос, но… Вот этот шрам у тебя на груди…
— А, это… — Баг слегка смутился. — Пару лет назад было одно дело. В одной деревне на Валдае местный шифу с учениками установил свои порядки, говоря прямо, обложил своевольно окрестных селян данью. Представляешь? Пришлось съездить.
— И что?
— Известно что… Порядок мы быстро навели: вэйбины учеников повязали, а вот шифу и его помощник оказались им не по зубам.
— И?
— Один думал, что он бог меча, а другой — что бессмертен. Оба ошибались.
— Жутковатый шрам, — помолчав, поежился ученый минфа.
— Вздор. Вроде синяков у мальчишки… Вот сейчас только наблюдал соседа — такие синячищи себе на грудь посадил… Ан до свадьбы заживет. Ну так — к делу. Картина прежняя: никаких свидетельств постороннего присутствия в квартире Ртищева на момент самоубийства не обнаружено. То же при опросе старшей вдовы покойного, ее служанки Сары Юташкиной, а также дворника… э-э-э… Бутушки.
Был обычный, ничем не примечательный вечер. Соборный боярин вернулся домой, поужинал и удалился в кабинет работать. Примерно через полтора часа после этого из его кабинета раздался грохот, крик и звон… Что для нас особенно существенно — никаких посторонних веществ в крови покойного. Ни алкоголя, ни веселящих или дурманных снадобий, ни, наоборот, каких-либо психоисправительных или сильновразумляющих средств… Я было подумал, что его могли загодя опоить, вот у него в голове и смерклось. Нет. Специально по моему повелению еще пять или шесть разборов крови учинили… Ничего, что могло бы вызвать душевный сбой нарочно. В желудке, как и следовало ожидать, наполовину переваренный ужин. Совершенно невинный, я бы сказал, вегетарианский. Ртищев был вполне здоровый человек — с учетом возраста, конечно… Составлен большой список обнаруженных в кабинете документов и файлов на жестком диске «Яшмового Керулена». Я внимательно просмотрел: это, главным образом, деловые бумаги — тексты речей в Соборе, тезисы, проекты законов. Покойный вел обширную переписку на пяти наречиях, всю ее пока прочесть не успели, сейчас над этим работают. А кроме этого — ничего. Никаких врагов, настолько серьезных, что могли бы покушаться на жизнь соборного боярина, никаких попыток вымогательства или шантажа… Убитая горем любящая старшая жена… Ну, может, в письмах что-то найдется. Или выяснят, что за книжку сжег покойный в камине. Но это, как ты понимаешь, может быть что угодно.
— М-да… — растерянно протянул Богдан, прихлебывая чай, — я думал, хоть ты что-то нашел…
— А что, и у тебя ничего?
— Я пока не вижу никаких зацепок. Ртищеву весной этого года исполнилось пятьдесят два года, он окончил Александрийское Великое училище, цзиньши законоведения, три раза подряд избирался соборным боярином от дана народовольцев, автор тридцать девятой поправочной челобитной к Уложению о наказании большими прутняками, одобренной большинством Собора и высочайше утвержденной. Соавтор проекта знаменитой челобитной восемьдесят пятого года о перестройке. Помнишь, может быть, — это когда народовольцы под лозунгом «Развернем доменные печи лицом к народу!» настаивали на структурной перестройке тяжелой промышленности. С той поры его взлет начался. Представь: недавно избранный тридцатисемилетний боярин — и сразу один из вождей… Христианин, объехал, пожалуй, все святые места улуса. Старшая супруга, Аделаида Фирсовна Чам, сорока девяти лет, из той ветви Чамов, которые осели в Александрийском улусе в середине позапрошлого века. Две младшие жены, постоянная и временная; постоянная сейчас в отъезде, на водах. Ртищев и Аделаида Фирсовна состоят с обеими в прекрасных отношениях… Ой!