Дело о полку Игореве - Страница 43

— Посмотрим, — ответил Богдан. — Но кофей — обязательно.

Несмотря на поздний час — а может, как раз благодаря ему, — от кофею оба научника и впрямь не отказались. Рудольф Глебович, потягивая волоски редкой седой бороды, спокойно прихлебывал живительный варварский напиток — Жанна делала отменный кофей; только по совсем уж бесстрастному, словно бы и не живому лицу великого лекаря можно было понять, что он пребывает в изрядном ошеломлении. Антон же Чу, не столь владевший собою, даже просыпал сахар из ложечки. Подмышкой он придерживал, словно боясь с нею расстаться, тонкую пластиковую папку, в коих обычно носят существенные документы; прямо себе под ноги он довольно несообразно поставил суму, снятую с плеча.

— Благополучно ли вы доехали? — спросил Богдан, когда гости расселись и чашки перед ними оказались полны. Начав обыденную беседу хозяина с гостями, он надеялся хоть немного успокоить обоих, помочь им перейти к делу: видно было, что Антон Иванович просто не знает, с чего начать.

— Да, вполне, — мрачно ответил Чу, держа чашку обеими ладонями. Густая, ароматная коричневая жидкость в чашке шла мелкими круговыми волнами. («Руки дрожат», — понял Богдан.) — Светофоры нам благоприятствовали.

Богдан решил не тянуть.

— Что же в таком случае так вас взволновало? — спросил он.

Хладнокровный Сыма коротко покосился на Жанну. Богдан понял и чуть распрямился в кресле.

— Жанночка… — сказал он с улыбкой.

— Да-да, — ответила она и тоже приветливо улыбнулась гостям. — Простите, драгоценные преждерожденные, я вас оставлю. — И встала. — У меня еще столько дел по хозяйству… Я такая нерадивая, ночь на дворе, а я не успела полить цветы и пришить мужу пуговицу.

Выйдя из гостиной, она плотно, тщательно притворила дверь за собой.

Чу, невольно проводив молодицу глазами, едва только дверь закрылась, кинул папку на стол и открыл.

— Полюбуйтесь, — негромко сказал он.

Это были четыре большие фотографии. Сразу не очень понятно было, что они изображают. Какие-то пятна с едва заметными прожилками или точками посредине… Почти одинаковые.

— Погодите… — пробормотал Богдан, присматриваясь.

Это были фотографии человеческого тела очень крупным планом. Похоже, первые две изображали левую и правую стороны груди человека. Мужчины, это наверняка. А вторые две — затылок и шею, тоже слева и справа.

— Что это?

— Это боярин ад-Дин, — ответил Сыма.

— Не понял.

— Эти фотографии входят в полный комплект документов, относящихся до текущего состояния боярина, — бесстрастно заговорил Рудольф Глебович. — Я, честно говоря, большого значения им не придал… Да и как было придать — легкие, уже почти зажившие кровоподтеки по обеим сторонам груди и по обеим сторонам подзатылочной части шеи. По сравнению с тем, что происходило с боярином… Порядка для мне сделали, разумеется, и эти фото — поскольку описание состояния делалось полное.

— И что вас тут… зацепило? Мало ли где мог человек ушибиться… тем более, что, как вы говорите сами, синяки уже давнишние и, стало быть, с последними событиями никак не связаны.

— По всему выходит, что так, — нервно вставил Чу. — А, может, и не так.

— Поясните вашу мысль, преждерожденный, — попросил Богдан.

— Сначала закончу я, если позволите, прер еч, — сказал Сыма.

— Да, разумеется, — сказал Богдан. — Простите.

— Мне покою не давало то, что у столь уважаемого, степенного и, насколько нам удалось выяснить, далекого от буйных телесных забав человека, каким был прер ад-Дин, обнаружилось на теле целых четыре синяка. Вот здесь, — лекарь большими пальцами рук показал себе на грудь, где-то под правой и левой ключицами, — и вот здесь, — заведя руки за спину, он коснулся шеи по обе стороны от ложбинки под затылком. Богдан моргнул: где-то совсем недавно он слышал рассказ о синяках на груди. — Причем именно давних, — продолжал лекарь, — почти уже рассосавшихся, то есть не связанных с его нынешним печальным состоянием и членоповреждениями, каковые он в этом помраченном состоянии действительно легко мог бы получить. Я человек дотошный…

— Знаю, — кивнул Богдан. И тут вспомнил: опять Елюй!

Ведь это Баг говорил ему о синячищах на груди сюцая!

— Я сделал, в частности, увеличенные снимки этих образований. Они перед вами. Вы ничего странного не замечаете?

— Для меня тут все странно.

Сыма длинным ногтем мизинца коснулся крапинок посреди одного из синяков.

— Видите? То ли царапинка, то ли… укус.

— Укус?

— От укусов, например, насекомых, особенно если у человека есть предрасположенность, могут возникать серьезные и долго держащиеся припухлости и отеки. Первые слепни подчас кусают так, что синий бугор на коже держится пару седмиц. Вот и тут… Но я не мог понять, чей это укус. И я не мог понять, каким это образом насекомые, или кто бы то ни было, научились кусать так… неестественно.

— Что значит — неестественно?

— То, что два пятна на груди расположены совершенно симметрично. И два пятна на затылке — тоже.

Повисла тягостная пауза. Богдан не мог понять, к чему клонит Сыма.

— Сегодня вечером, в восемь, если быть точным, я зашел посоветоваться к ечу Чу. Я ведь всего лишь лекарь, а он — обдумыватель и следознатец. Я показал ему эти фотографии.

— А я сказал, что не имею ни малейшего представления, чьи это могли быть зубки. Следы уже почти зажили, и прикус, если это прикус, не виден целиком. Да и форма… размер… ничего не приходило в голову. Для насекомого — крупно, для грызуна — мелко и форма не та, овальная, а не продольная… А потом… потом я вспомнил про вашу розовую пиявку.